Малевич в Немчиновке

И.Вакар

        Впервые К.С.Малевич приехал в подмосковный поселок Немчинов пост, или Немчиновка, летом 1917 года. До этого в течение нескольких лет он проводил лето в подмосковном Кунцево, любимом месте работы многих московских художников. Обычно Малевич переезжал за город в мае и возвращался в Москву с началом холодов, в конце августа – сентябре. Он очень дорожил возможностью несколько месяцев в году жить на природе, в непосредственной близости к деревне, которую любил с детства. Софья Рафалович в конце 1914 года в письме М.В.Матюшину жаловалась, что на следующее лето в связи с военными событиями “на дачу поехать будет нельзя, потому что дачных поездов в этом году не будет. Это очень печально для нас, что будет делать Казимир целый день в комнате, вместо того, чтобы сидеть на воздухе и купаться” (т. 1, с. 62)¹. Тем не менее, в 1915-1916 годах на его летних письмах вновь стоит кунцевский обратный адрес.

        После пребывания на фронте (июль 1916 – начало 1917) Малевич вновь поселяется в Кунцево; в мае 1917 года он сообщает Матюшину свой летний адрес: дача Бариш, дом № 7 (т. 1, с. 102). Но уже в августе 1917-го на одном из писем появляется новый адрес: Немчинов пост, Александровский проспект, дача Зубрицкого (т. 1, с. 105). Об этом вспоминала дочь художника Уна Казимировна Уриман: “<…> сначала они с мамой поселились в Кунцево, а потом оттуда приехали в Немчиновку и сняли дачу в доме Зубрицких. <…> Потом родители переехали на Бородинскую улицу, где у бабушки – матери моей мамы, Марии Сергеевны, был двухэтажный дом, и жили там, на втором этаже” (т. 2, с. 27). Переезд в Немчиновку, очевидно, был связан с тем, что там поселились родители Софьи Рафалович. По сообщению двоюродной сестры Уны Казимировны Галины Ефимовны Жарковой, в Немчиновке М.Ф. и М.С. Рафаловичи приобрели несколько домов: в одном из них жили, три другие сдавали. После революции в распоряжении семьи остался только дом № 18 по Бородинской улице (т. 2, с. 27). В начале 1930-х годов он был перестроен (разобран второй этаж, позднее было пристроено дополнительное помещение). В 1988 году на нем была установлена мемориальная доска.

        Здесь Малевич и его жена прожили самое трудное время – зиму 1917-го и следующие, голодные 1918-1919 годы. Если прежде художник большую часть года жил в Москве, где снимал квартиру, то теперь такой возможности у него не было. В анкетах в это время он указывал или немчиновский адрес, или место службы в Наркомпросе и ГСХМ. Осенью 1919 года, решаясь переехать в Витебск, Малевич писал в заявлении в московские Государственные Свободные Художественные мастерские: “<…> не имея ни квартиры (живу в холодной даче), ни дров, ни света, вынужден принять предложение Витебских мастерских, предоставивших мне все условия к жизни и работе, и оставить работу в Москве” (т. 1, с. 434). Вместе с мужем в Витебск поехала и Софья Рафалович, ждавшая ребенка. Там 20 апреля 1920 года она родила дочь, названную Уной. Летом Софья Михайловна вернулась в Немчиновку; вероятно, в окружении родных было легче растить ребенка. Но и сам Малевич постоянно думал о возвращении в Москву. На протяжении 1920-1921 годов он несколько раз обращался к Д.П.Штеренбергу с требованием предоставить ему работу в центре, называя свое пребывание в Витебске ссылкой. Но обосноваться в Немчиновке Малевичу, здоровье которого в это время было основательно подорвано, оказалось нелегким делом. Весной 1921 года он так описывал состояние немчиновского жилья: “Я остался совсем гол, дачу разорили, хотя совет обещает мне дать в Немчиновке дачу, <…> в даче нет ничего, пустое помещение, мне необходимо собирать хозяйство <…> да еще печечка небольшая тоже нужна, ибо не на чем сварить обед <…>” (т. 1, с. 142-143).

        На протяжении последующих лет Малевич упорно пытался “собрать семью” и создать для нее нормальные условия жизни. Поселившись в Петрограде, он перевез туда жену и дочь, но питерский климат привел к обострению туберкулеза у Софьи Михайловны, и она была вынуждена вернуться в Немчиновку. Здесь она скончалась 25 мая 1925 года и была похоронена на кладбище в Ромашково.
        Малевич часто навещал ее во время болезни. По свидетельству В.М.Ермолаевой, “20-го мая Малевич уехал в Москву, 4-й раз за весну” (т.2, с. 261). Несмотря на необычное для него подавленное состояние, в котором он признавался Н.Н.Пунину, на людях он держался уверенно и даже бодро, шутил, смешил слушателей забавными рассказами. Об этом мы знаем из воспоминаний Сергея Эйзенштейна, познакомившегося с художником как раз в мае 1925 года в Немчиновке на даче у старого друга Малевича Кирилла Ивановича Шутко, в это время работавшего в управлении кинематографией. Жена Шутко Нина Фердинандовна Агаджанова написала сценарий фильма, снимать который было поручено Эйзенштейну, – им стал прославленный “Броненосец Потемкин”, – и для его совместной разработки Шутко пригласил молодого режиссера пожить на даче, которую он снял в Немчиновке в доме Виноградовых (т.2, с. 608). Эйзенштейн хорошо запомнил и дом в несколько этажей, на каждом из которых что-нибудь сочинялось (тут, помимо Агаджановой, работали Исаак Бабель, Александр Архангельский и другие), и покатый участок с беседкой, и приезды Малевича, с которым режиссер пил зубровку в беседке, и его рассказы, в которых сведения “о нравах и анатомических особенностях ослов” перемежались с порядком мистифицированными автобиографическими эпизодами. Все это Эйзенштейн позднее описал в эссе “Немчинов пост” (т. 2, с. 346-349), а для одного из написанных в это время сценариев даже взял псевдоним “Тарас Немчинов”.

        После смерти С.М.Рафалович дочь Малевича Уна осталась жить в Немчиновке у родных. Ее воспитывали бабушка Мария Сергеевна и тетя Анна Михайловна, окруженные многочисленным кланом Рафаловичей. Отношения Малевича с Марией Сергеевной, пламенно любившей внучку и ревновавшей ее к отцу, складывались не просто, в особенности после женитьбы Малевича на Наталье Андреевне Манченко (их брак был зарегистрирован в июле 1927 года). И все же Малевич не упускал случая навестить дочь.
        Ей хорошо запомнились эти приезды. Почти всегда он привозил что-нибудь необыкновенное: то предмет детских мечтаний – лыжи, то невиданные заграничные игрушки, посмотреть на которые сбегалась вся немчиновская детвора (т. 2, с. 28). С помощью некоторых дипломатических уловок Малевичу удалось наладить отношения с Марией Сергеевной, и он стал останавливаться на лето в ее доме на Бородинской, 18, или в доме ее сына Василия Михайловича (Бородинская, 10). Помимо давнего знакомства и добрых отношений, Василий Рафалович привлекал Малевича еще и тем, что умел фотографировать. Судя по некоторым оброненным фразам, художник в 1933 году просил его снять некоторые виды Немчиновки, чтобы зимой в Ленинграде сделать с них живописные пейзажи (т. 1, с. 246). Сохранились некоторые его снимки Малевича: один – на лужайке босиком (“под Толстого”), другой – Малевич с приехавшими к нему в гости филологами Н.И.Харджиевым, Т.С.Грицем и В.В.Трениным.

        Это был особенно трудный период в жизни Малевича. В его письмах жене постоянно звучит озабоченность отсутствием работы и денежными затруднениями. Временами ему буквально нечего было есть. Но, несмотря на жалобы Малевича, следует помнить, что именно Василий Михайлович Рафалович и его жена Нелли Гавриловна в это время часто давали ему приют. Любили художника и их дети, девочки-подростки Женя и Таня.

        Летом 1933 года на семейном совете было решено, что с нового учебного года Уна будет жить в Ленинграде у отца. Марии Сергеевне было тяжело расстаться с внучкой, но оказалось, что они расставались не надолго. Наталья Андреевна с Уной выехали в Ленинград, Малевич задержался на несколько дней. Он прощался с Немчиновкой навсегда. В письме к поэту Г.Н.Петникову, давнему и одному из самых тонких и глубоких корреспондентов художника, он описал свою прогулку в Ромашково 31 августа. Такую прогулку он делал много раз, но теперь она вызвала у него особенные чувства и ассоциации. Малевич любовался церковью в Ромашково, древними дубами около кладбища, причем, как всегда, воспоминания, размышления о жизни соединялись у него с образами искусства.

        “Тут было многое передумано, тут не только мое прошлое воскресло, воскрес и Шишкин, и вся жизнь, которая окружала его и после меня. <…> Почему я в этот сегодняшний день особенно чутко воспринимал его и всю в нем п<рироду>, как будто я уже больше не увижу ее. Тут я себя во многом упре<кнул> в том, что я уже прожил в Немчиновке 16 лет и не описал ее ни в слове, ни в живописи, каждый год я любовался осиновой рощею, которая при солнце, голубом небе была замечательно голубого и зеленого цвета, гамма живописная была такой особенной и отменной, что ни у одного пейзажиста ее отыскать не было можно, однако я не написал” (т. 1, с. 244-245). Но Малевич еще надеялся продолжить начатые им воспоминания и посвятить своей жизни в Немчиновке главу: “Вот все это и вызывает у меня некоторое сожаление, что в описании своей жизни в будущем Немчиновка должна занять главу всей 16-летней жизни, а я ее не прорабо<тал> как следует. А много в ней было интересного, много раз вспоминал писателей, которые многое потеряли, что не были знакомы со мной, ибо через меня могли видеть всю фамилию Рафаловичей, которая достойна пера Достоевского. Описание как самой природы, так каждого члена семьи Р<афаловичей> было бы благодарными этюдами для большого романа” (т. 1, с. 245).

        Малевич действительно не был знаком с писателями-романистами. Но многие художники из его окружения побывали у него в гостях. Неоднократно в Немчиновку приезжал И.В.Клюн. Вместе с ним Малевич совершал прогулки до Барвихи. В 1934 году, в одном из последних писем другу из больницы он жаловался: “<…> это лето уже мне с вами не по дороге и даже на Барвиху не сходим”. Ему не хватает “поля, да лесу, да далей далеких, не хватает ржаных полей, да голубых в ней васильков, да полевых дорожек, усеянных ромашкой, солнца вечернего, да пляжа Барвихского <…>” (т. 1, с. 251).
        Во время одной из этих прогулок Малевич заговорил о смерти. По воспоминаниям Клюна, он пожелал быть похороненным на высоком берегу Москва-реки и в декабре 1933 года, после первых приступов болезни, написал завещание (т. 1, с. 573). Клюн утверждал, что осуществить волю художника помешали обстоятельства. Однако этот вопрос все же не вполне ясен. Жена Малевича Наталья Андреевна утверждала, что, начиная с 1928 года, он во время совместных прогулок просил похоронить его под дубом, одиноко стоящим посреди поля (т. 2, с. 36); об этом же вспоминала и Уна Казимировна. 21 мая 1935 года урна с прахом Малевича была захоронена в месте, указанном родными художника.

        Немчиновка сыграла важную роль не только в биографии, но и в творчестве Малевича. Летом 1919 года он закончил здесь рукопись своей программной книги “О новых системах в искусстве”. Возможно, здесь же были созданы полотна супрематического цикла “Белое на белом”. В конце 1920-х годов немчиновские окрестности дали импульс обращению художника к работе на натуре в период, когда перед ним встала задача возвращения к фигуративной живописи. В ряде картин и этюдов этого времени можно встретить знакомые пейзажные мотивы, навеянные местами его прогулок: широко раскинувшееся пространство и далекие холмы с церковью на горизонте, тропинку в поле ржи, могучие дубы. Некоторые написанные в Немчиновке в начале 1930-х годов этюды стали опытами в освоении метода “натурализма”. В это время в доме на Бородинской жили родственники и художественные противники Малевича – ахровцы Евгений Кацман и Дмитрий Топорков. По словам Малевича, они вызвали его “на дуэль”: в задание входило написание пейзажных и портретных этюдов (т. 1, с. 242). Неизвестно, чем закончилось это состязание, но можно утверждать, что оно состоялось. Ученик Малевича К.И.Рождественский запомнил, что как-то по возвращении из летнего отпуска Малевич упоминал, что освоил метод натурализма (т. 2, с. 308-309).

        Вероятно, в Немчиновке он сделал попытку создать тематическую картину “Смычка”. Вообще следует заметить, что большинство написанных летом работ художник не увозил в Ленинград, а оставлял в немчиновском доме или у московских родственников. Эту эскизную работу хорошо помнила Уна Казимировна, вскоре после написания Малевич подарил ее жившим в Москве Богдановым – семье своей младшей сестры Марии Севериновны.

        Одно живописное произведение Малевича этого периода заслуживает особого внимания. Это портрет Уны, ныне находящийся в Музее современного искусства Стокгольма (дар Г.Д.Костаки) и датируемый “1930-1933”. Уна Казимировна по памяти сделала следующее описание этой картины: “<…> мы вернулись в Немчиновку, и там папа написал мой портрет, который позднее от Мечислава попал к Костаки. Портрет очень хороший, красочный, свежий: я с косичками, яркое солнце, а вдали фигурка моей двоюродной сестры Галины, она только намечена, не выписана, но чувствуется, что стоит детская фигурка” (т. 2, с. 29). Галина Ефимовна Жаркова родилась в марте 1929 года; на картине ее стоящая вдали фигура действительно изображена очень обобщенно, поэтому, исходя из возраста ребенка, датировать картину можно было только приблизительно – не ранее 1930 года. Однако сохранилась фотография, сделанная в доме брата Малевича Мечислава Севериновича, согласно надписи на обороте, 18 февраля 1931 года (т. 2, с. 442, илл. 32). На стене хорошо виден портрет Уны, о котором идет речь. Поскольку он написан летом, его датировка может быть уточнена – это 1930 год.

        Немчиновка навсегда вошла в историю искусства как место, где жил, творил и нашел успокоение один из самых больших художников ХХ века – Казимир Северинович Малевич.

Примечание

        ¹ Все ссылки даются по изданию:
"Малевич о себе. Современники о Малевиче. Письма. Документы. Воспоминания. Критика". В 2-х томах.
Авторы-составители И.А.Вакар, Т.Н.Михиенко. Москва, издательство "RA", 2004.

На начало